В Аду?
Четверостишие сразу бросилось мне в глаза некой стройностью, графической (наглядной) компактностью.
Семя без пламени,
Вымя без темени,
Племя без знамени,
Время без стремени.
Конструкция строк идентична; автор обошелся без глаголов и прилагательных. Двухсложные слова в начале строк безупречно рифмуются между собой, а конечная рифма обеспечивается одной и той же грамматической формой. Поразительная экономичность средств.
Лишь произнеся эти стихи для себя вслух, я оценил их звук. «Семени» соответствут «пламя» «вымени» — «темя», «племени» — «знамя», «времени» — «стремя». Грамматические формы обратимы, «-емя», «-аме-», «-ымя», «-еме-», «-аме-», «-емя», «-еме-» — звуковое родство тотально. Здесь не простое аллитерирование, но подобие музыкальной (хроматической) модуляции. Перекрестная рифма (abab), в сущности, должна выглядеть как a a’a a’. Головокружительный фокус, изощренная игра!
Однако эти стихи отнюдь не пресловутый «лепет» и не мычание. Метафоры очевидны и убедительны.
Мужчины не продуктивны,
Женщины грудасты, но безмозглы,
Народ лишен ориентира,
Время без управления и опоры, —
— мрачная, горькая, но острейшая оценка окружающей поэта действительности; ведь племя это еще и молодое поколение.
Четырехкратное «Без» — четырехкратное лишение сущностей их определяющего качества — придает целому убийственный кумулятивный эффект.
В Раю?
* * *
Кто ходит за рекой с титановой клюкой
В лилейном котелке и пшённом макинтоше,
Репейник теребит и нюхает левкой, –
Задумчивый такой, но симпатичный всё же?
Кто розовой балдой гуляет под водой,
Титаник молодой, левиафан могучий,
Дюралевых плотвиц пленяет бородой,
Кемарит на мели и фыркает под кручей?
Кто пялится на них под шёпоты шутих
Из окон земляных, нарезанных пунктиром?
Кто в собственную плоть забился и затих?
Кто веки опустил и обернулся миром?
(Александр Беляков «Книга Стихотворений»)
Оба первых катрена — единые фразы со свободным дыханием; к концу поэт умножает вопросы.
Так кто же выглядел так-то и так-то, делал то-то и то-то, оказался тем-то и тем-то, чем-то себя ощущал? Автор.
В первом четверостишии изящным шевалье с тросточкой из картины Ватто, подносящим нос к цветку, он прогуливается над рекой; во втором — купается, ощущая себя среди водяной мелкоты громадиной с гесиодовскими и библейскими ассоциациями; в третьем — кайфует и чувствует себя вселенной.
Несмотря на иронический подтекст, стихи проникнуты откровенным, даже гиперболизированным нарциссизмом. И поэту удается вызвать сочувствие. Как же это достигнуто? Особым тактом, исключающим банальное; введением удивительных находок-мотивов; выбором нетривиальных (местами утроенных) рифм; возможно, даже интригующими темнотами. Игра смыслами, многосмыслие, воплощенные в строе стиха и звуковом родстве слов, делают текст фантастичным и возбуждают фантазию читателя.
Это пока неполный ответ. Но самостоятельная расшифровка загадок текста сообщает ему убедительность и дарует дополнительное удовлетворение.
Реалии оказываются значимыми и оправданными. «Клюка» в первой же строке снижает «трость», но «титановость» возвращает ей ценность. Мало того, так предваряется появление «Титаника». «Титаник» же не только огромен — он «молодой» (лайнер затонул в первом рейсе). И третья рифма («балдой» — «водой» — «молодой») оказывается на месте — в сердце строки. Титаник — без кавычек — оборачивается, по существу, самим титаном, гиганским погружающимся телом, розовеющим сквозь водную толщу, исполинским китом в родной стихии. Рыбная мелкота (плотвицы) из серебристой уценена до дюралевой. Пусть титан пленяет её бородой, но «на них» ли, однако, пялится купальщик?
Здесь темнота кажется непроницаемой. Утроенная рифма («них» — «шутих» — «земляных») полагает все три слова незаместимыми. Но к чему относится «них», откуда «шутихи» в окнах, хотя бы и «земляных» ? Верится все же, что смысл в этом есть, и автор не сделал его недоступным намеренно. Ведь от этого зависит концовка стихов, их итог.
Вот предположение, догадка.
Может быть, «они» — отнюдь не плотва, а всё названное в предыдущих строках — река, мели, береговые кручи? Именно в них вперяется взглядом отдыхающий пловец. Тогда «шепоты шутих» — не слуховой, а зрительный эффект: беззвучные вспышки солнечных лучей, отражаемые стеклами в рядах окон, разделенных простенками («пунктиром»). Слепит. Приходится опустить веки и ощутить себя в своей отъединенности частью целого — миром. А мир это ведь и покой.
Как же сегодня редко и радостно отсутствие претенциозного нытья и безоговорочное приятие своей и окружающей природы.
Непрочное, но доступное счастье.
© В.И.Циммерлинг 2002
Стихи приведены в рецензии Евгения Ермолина («Знамя», № 1, 2002, стр. 220) на «Книгу стихотворений» Александра Белякова (М.,ОГИ, 2001 г.). Там же немало иных фрагментов из «Книги», поистине замечательных, но я их касаться не буду.