«Соединяя многое, – говорит Кант, – можно прийти к представлению единства, но еще не к единству представления».
Это означает, что суммируя факты, относящиеся к познаваемому объекту, ставя их в связь, мы, естественно, совершенствуем своё представление о нём; но способность представить себе объект как единство (целое) таким путём не достигается. Такого рода постижение возникает в интуиции.
На этом принципе, в частности, основано искусство (творческий процесс художника). Только произведение, в котором присутствует (определяет целое) интуиция, обладает подлинно покоряющей силой и заслуживает право именоваться Искусством с большой буквы.
Властвует ли художник над этой силой, или она овладевает им?
Само понятие «вдохновение» указывает на внешний источник: его ниспосылает бог, демон, гений. Такое представление вызывается свершениями, выходящими, по общему мнению, за рамки реальных возможностей человека. Уже из Гомера явствует, что сам по себе человек достаточно беспомощен – боги даруют не только вдохновение, но и предвидение, доблесть, наконец, удачу. И эти чудесные дары есть удел избранных.
«Нас мало, избранных ...» – говорит гениальный художник у Пушкина, который и сам был таковым.
«Какой то демон ...............
..............................
..............................
Мне звуки дивные шептал,
и тяжким, пламенным недугом
Была полна моя глава ...»
С другой стороны, в длительной истории попыток осмыслить творчество, нет недостатка в усилиях рационализировать вдохновение, поставить под контроль, а то и вовсе отрицать его участие.
«Вдохновение есть гипотеза, оставляющая автору роль наблюдателя». По убеждению Поля Валери, такая роль не только указывает на унизительную зависимость, но представляет художника пассивным участником творческого процесса.
Характерно, что многие подлинные творцы считали возможным и важным подчёркивать решающую в искусстве роль труда, опыта, культуры, мас-терства. Но ведь все эти, несомненно, полезные вещи прилагались к их собственному дару, обладание которым представлялось им настолько естественным, что не заслуживало специального упоминания.
Гораздо продуктивнее концепция Гёте, согласно которой «когда гений творит как гений, он действует бессознательно». Конечно, говорит он далее, гений может действовать и по зрелом размышлении, осознанно; но в этом случае он действует не как гений.
Ценность вдохновения, оргиастического, «дионисийского» начала, в противовес «аполлонийскому», рассудочному, проповедовал Ницше, а манновский одарённый и интеллигентный Леверкюн продал за него свою душу.
Возможно ли, отрешась от указания на сверхъестественное, от мистицизма, найти в самом человеческом существе, его «душе», ресурсы, способные генерировать подобное состояние? Даже если мы не всегда способны вызывать его по своей воле? Даже если на это способна, может быть, не каждая «душа»?
Ведь и зрелый Пушкин в «Египетских ночах» определяет вдохновение не только как «приближение бога», но и, достаточно трезво, как «благоприятное расположение духа». Правда, знакомому каждому состояния общего душевного подъема для этого мало; в присутствии вдохновения он лишь следствие.
Прежде всего, следовало бы попытаться отделить вдохновение как специфическое переживание, от его воплощающих проявлений.
И тут выясняется, что когда человек «вне себя», он всё равно где-то поблизости (Монтень). Никуда не деваются его индивидуальный склад, его подготовленность и опыт, его мастерство. Но все эти данные особым образом напряжены, интенсифицированы: казавшиеся неразрешимыми задачи снимаются, трудности и сопротивление материала преодолеваются бестрепетной, не знающей сомнения рукой. Человеком овладевает уверенность в безошибочности каждого импульса. Художник, ученый в таком состоянии подобен баскетболисту, совершившему сверхдальний бросок и бегущему назад, не ожидая, когда мяч опустится в корзину, – он знает, что бросок будет точным. Чудо именно этого состояния свидетельствует поэт:
«...Мне удавалось
Сегодня каждое движенье, слово,
Я вольно предавалась вдохновенью...»
Цель достигается не расчетом, но отказом от дачи промежуточных ко-манд на последовательные фазы свершения. Для этого нужно довериться («предаться») интуиции своего существа, раскрепостить её, дать ей «волю». И если существо достаточно подготовлено душевно, энергетически и технически, вы-сока вероятность, что оно не подведет.
Выбор цели, пусть и обоснованный субъективно, остается за разумом; но пропасть преодолевается только одним прыжком.
Не существует измерительного устройство, на чашах которого можно было бы уравновесить рациональное и подсознательное. Но их можно бросить на одну чашу!
Интуиция, это фундаментальное свойство человека, торжествует, не выключая сознания, опираясь на реальные физические возможности.
Вещество, как известно, может пребывать не только в твёрдом, жидком, газообразном, но и в плазменном состоянии. Это состояние в земных условиях непродолжительно и неустойчиво, но может быть, в принципе, инициировано многократно.
В человеческой природе заложена возможность подобного плазменного («вдохновенного») состояния. Проблема заключается в том, чтобы управлять им. Мы хотели бы, чтоб оно не настигало нас, подобно приступу эпилепсии (для которого тоже есть свои физиологические и психологические причины). Мы хотели бы сами вызывать и поддерживать его.
Может быть, это и не безнадежно. Те, кто вообще испытывал вдохновение, испытывали его, как правило, не единожды.
Остается еще один, ужасный, вопрос: может ли продукт вдохновения оказаться ничтожным?
Экстатическое переживание подъема, самозабвения, «пламенного недуга» бывает и подлинным, и мощным не только у гения. Но у подлинного творца оно сменяется состоянием трезвой оценки.
«... Вкусив восторг и слезы вдохновенья,
Я жег мой труд и холодно смотрел...»
Ибо большому художнику присуще сознание непостижимости тайны бытия, недосягаемости совершенства: он смотрит на своё деяние, как на попытку. А попытки могут быть и пробными, и поспешными, и ложно направленными. Многие профессионалы, однако, и тем более – дилетанты – склонны принимать продукцию своего экстаза за чистую монету. Значительность результата может при этом возникнуть скорее случайно; чаще всего он оказывается достаточно шаблонным.
Значительность самой личности решает и в присутствии вдохновения.
И здесь мы снова возвращаемся к ситуации «избранных». То, что дано человеку, во многом заложено в него генетически, природой. Или, если угодно, «даровано Богом».
В. Циммерлинг