Утверждают, что «отсутствие однозначной заданности общественного прогресса, его альтернативность и многовариантность создают принципиально важную ситуацию выбора».

Для данности, для конкретной страны? Если речь идет только об отсутствии фатальной необходимости стремиться к единой модели будущего, с этим можно согласиться. Но такой вывод представляется противоречащим доказуемой посылке, что развитие общества диктуется его принадлежностью к определенному типу и присущими ему индивидуальными особенностями. Напротив, тогда, «выбор» будет почти однозначно предопределен, На деле же выбор обществом своего будущего не только предопределен.

Общество радикально трансформируется (становится иным) не по свободному выбору, но  только при отсутствии выбора под давлением неотвратимого.

Это целиком относится и к кризису в нашей стране.

Говорят (и справедливо), что помочь нам извне  принципиально невозможно,  а  ждать спасения от программы и деятельности группы специалистов – наивно. Но ведь это же приближается к высказыванию одного из персонажей Хальдора Лакснесса («Исландский Колокол»): Не людское это дело  облегчать судьбу народа, который господь захотел покарать в своем праведном гневе. Народ этот
просит о таких вещах,  которых ему не в силах добыть никакое людское заступничество, пока не исполнится мера наказания за
его прегрешения.  Inexorabilia «неумолимое» – вот что правит его жизнью.

Пожалуй, в более рациональной форме ситуацию передает английская пословица: «и один человек может привести лошадь к
воде, но даже дюжина не заставит ее напиться, если она не хочет».  Правда,  тому человеку, может быть, следовало тоньше понимать  состояние лошади и выбрать для водопоя иной час; возможно, что и вода не та, к которой привыкла лошадь. В любом случае, если жажда достаточно настоятельна, она напьется и двенадцать человек не понадобятся.

Утверждают, что «для возрождения России нужны великая цель и возвышающая идея, способные объединить народ, позволить перемочь предстоящие  испытания... Иного пути... не существует». Для обретения подобной идеи (цели) многое «должно быть переосмыслено», – и это, конечно, дело, прежде всего, интеллигенции. С другой стороны, такая идея должна вырасти из «глубин народных исканий и надежд». Мало того, идея будет иметь «...шанс  на успех,  если она укоренится в душе народа десятилетиями, а то и веками...»

Это, безусловно,  захватывающая перспектива.  Но может ли она сбыться исторически?

В современном обществе, где все средства жизнеосуществления более или менее централизованы, где их функционирование за-висит от состояния общества, общий кризис не может продолжаться десятилетиями, он не может даже слишком затянуться, не разрешившись в людоедство. Тем не менее,  попытки выхода из кризиса без идей и целей не обойдутся; другое дело, будут ли эти идеи «здоровыми», не говоря уж о величии. Справедлива мысль Вернера Гейзенберга, что нельзя судить об общественных движениях по провозглашаемым ими целям, но только – по средствам, которые они применяют.

Каковы же вообще должны быть по своему характеру, общепонятности и актуальности идеи, способные сплотить массы людей и заставить их напрячь свои силы (а ведь именно об этом идет речь).

Очевидно, такие идеи не могут быть сенсационно новыми.  В истории человечества (и тем более, укоренных в России) их наперечет.
Это идея родоплеменной и религиозной общности; идея, что смысл труда состоит в  возможности обеспечить себе отдых; идея, что  завтра должно житься лучше,  чем сегодня,  а наши дети  должны жить еще лучше.

Итак, соответственно: «приверженность», «прагматическая установка» и «требование», предъявляемое к обществу (государству). Парадоксальным образом, при выполнении «установки» на минимализацию трудовых усилий, во имя «приверженности» было затрачено  неимоверное количество физических и душевных сил, да и жизней. Что до «требований» к государству, то (речь идет о России) они стали максимальными, вплоть до фактического отказа самим заботиться о себе.

Государство и партия,  провозгласившее гарантии такой заботы, обеспечили себе поддержку подавляющего большинства. И разве подобные требования так уж неестественны? И разве во исполнение подобных требований ничего не было сделано?  Будь это так, не было бы в России XX вв. периода длительной стабильности, чего никто отрицать не может. Никакого тоталитаризма, да и прямого насилия для этого недостаточно. Это и есть то,  что именуют «корнями социалистической идеи». Ныне государство, о котором шла речь,  разрушено, но общество (не только по инерции) сохраняет свои приверженности, установки и, конечно, требования. Между тем,  государство,  которое пытается утвердить себя теперь,  несмотря на неготовность общества, не только провозгласило отказ от социальных гарантий своей целью, но немало успело сделать на этом пути за считанные месяцы. Такое не может пройти ни безболезненно, ни безнаказанно. Государство, поставившее своей задачей разрушение общества, органом которого является, не может рассчитывать не только на воодушевленные практические усилия населения  и  сложившихся структур, но и на простую лояльность.

Что же может быть предложено взамен разрушенного? Нового государства, конечно, еще нет, но большинство отождествляет (не-правильно) государство с «руководством»; так вот, лидеры, находящиеся на «властных постах»,  говорят каждому:  «заработай себе сам, все что можешь – что заработал – твое» (за вычетом, разумеется,  собственных затрат, взяток, доли рэкетиров, поборов и налогов федеральных, региональных, муниципальных). Лишь немногие сегодня готовы внять этому призыву, а тех, кто сумеет процвести, будет еще на порядок меньше.

Какова участь всех остальных? Большинства! – Смириться и постараться выжить в быстро ухудшающихся условиях. А ведь именно эту массу требуется воодушевить. Группировки, претендующие на то,  чтобы взять на себя ответственность за общество,  и предлагают,  но не будущее,  а прошлое. Прошлое,  как близкое к искомому идеалу – кто  советское, кто досоветское. Все три указанных фактора социального идеала образуют при  этом  причудливые  комбинации,  но присутствуют обязательно.

Однако, все идеи, обещания, призывы подверглись инфляции. Не то, чтобы от них отказались совсем, но определять продуктивное поведение они уже не в состоянии.  Альтернативой «социалистической идее», действительно, является принцип «позаботься о себе сам». В  условиях, когда «установка» на  минимум  трудовых  усилий  остается прежней, этот принцип неотвратимо превращается в: сам возьми всё, что тебе надо! Превращается в асоциальное поведение. «Взять» – значит «отнять» у тех,  у кого есть; они, конечно плохие люди, враги,  путь то  процветающий сосед, чужак или умница. Но враг номер один - это  самый  богатый  собственник –  государство. Правда,  чтобы  отнять у него нечто важное,  бывает необходимо объединиться (в  группы  по  «интересам»).  Такой коллективизм столь же разрушителен, асоциален. Тут работает комбинация «требований»: «Долой!» и «Даешь!». И государство продолжает давать, а когда давать уже не-чего, расплачивается фикциями. Скажем, «либерализация цен» отнюдь не была превознесенными решимостью и мужеством,  но стремлением ,  при невозможности поддержания цен стабильных,  снять  с  себя  ответственность за  них.  Та  же  ситуация диктует «обвальную» (принудительную) приватизацию.

Общество немало настрадалось от сильного государства,  но оно еще не вполне осознало,  что государство слабое – беда несравнимо большая. При этом представление, что смысл государства состоит в социальных гарантиях, прочно удерживается. Определяющим требованием становится сильная власть,  способная эти гарантии обеспечить,  обеспечить безопасность и хотя бы стабильность.  Недоверие к власти, разочарование в парламентской (и не только  парламентской)  демократии, чувство безвыходности, общий  развал  неизбежно сделают такой режим, какой бы ни пристроили  к  нему  фасад  –  диктатурой. И единственной общественной  опорой,  способной диктатуру поддерживать, видимо, может стать только «общность», единение по национальному признаку. Сочетание приоритета национальной исключительности с требованиями социальных гарантий  называется, как известно, национал-социализмом, но может быть маркировано и кратким термином. Фашизм становится наиболее вероятной моделью будущего.

Как наш отечественный «реальный социализм» явился продолжением и специфической  формой  отечественной  авторитарной государственности, так и капитализм, если нам суждено  жить при нем, не просто окажется хищническим, но лучше всего уживется именно с авторитаризмом, и, возможно, и потребует его.

Образование огромного  класса  мелких собственников, как социальной опоры,  о которой мечтают  сегодняшние  политики, действительно изменят общество, но не в сторону его оздоровления. По мере неизбежного разорения большинства, в сочетании с  безработицей  и другими факторами, именно этот класс станет долговременной средой,  питающей, как это известно по историческому опыту, режим.

Но фашизм не решит проблем этой страны, – ни  национальных, ни экономических, ни политических, ни культурных.

Может быть, в этом единственная надежда.

В.И. Циммерлинг
июнь 1992 г.