Все имущее начало обретает конец. Существование значительных для нас объектов и его исход мы удостаиваем именования «судьбы».

Исполнилась судьба Римской империи; знаменательна судьба рукописи; важна для нашей планеты судьба озера Байкал или бассейна Амазонки. Однако когда речь идет о судьбе отдельно взятого индивида, мы вкладываем в это понятие нечто большее и, по существу, иное.

В неисследимой древности зародилось представление, что жизненный путь человека вплоть до его последнего часа (смерти) запрограммирован, предопределен. Судьба выступает в роли неотвратимого рока.

Сведущим судьба открыта наперед: «Скажи мне, кудесник, любимец богов, что сбудется в жизни со мною?». Желание знать будущее, прежде всего, своё, так естественно! Но знание не только не спасает от сужденного, но и своеобразным путем приводит к его  осуществлению.

Как, когда возникло уподобление течения человеческой жизни крученой нити? Оно оказалось необыкновенно ёмким: подобно жизни, нить способна протягиваться, связывать, запутываться, рваться. Пряхи, свивающие и контролирующие нить, становятся богинями судьбы, Судьбами. Древние греки называли их Мойрами.

Прядение — статусное занятие хозяйки античного дома; оно ассоциируется с почтенностью, безотлучностью, попечительностью, искусностью, безграничным терпением.

Сестры Мойры  — их три — кооперированы и специализированы: одна прядет, вторая выравнивает и протягивает нить, третья, при невозможности распутать узлы или обрыве, обрезает её. И жизни конец.

Сходные представления были и у других ветвей индоевропейского племени — латиняне называли Судьбы Парками, скандинавы — Норнами.

Губящая функция третьей Мойры (Атропос) не противопоставляет её сестрам. Без эмоций, без предвзятых установок, они вершат своё дело — непрерывное, неостановимое — и руководствуются лишь его требованиями и возможностями. Бессонные и неустанные (для богинь это возможно), недоступные контактам и мольбам, они равно могущи и зловещи. Таково их величие.

Можно спросить: как, оперируя единовременно одной нитью, Мойры обеспечивают судьбой миллионы сосуществующих жизней? Рационалистическая интерпретация вызвала бы в воображении современное производство, где крутятся мириады веретен и три наладчицы снуют между ними. Тогда от значимости Мойр не остается ничего — они лишь придатки машины. Интерпретация метафорическая снимает технологические вопросы, и Мойры представляются вечным олицетворением судеб.

Но в рамках мифологического сознания возможна еще одна интерпретация: богини заняты проведением судеб избранных, особо доверенных их попечению личностей. Судьбу же миллионов определяет чистая случайность. И древние предусмотрели еще одну богиню судьбы: у эллинов это Тихе, у римлян — Фортуна. Богиня  счастливой участи, удачи. Даже её капризы и предпочтения не выводят судьбы из царства случайности. Судьба по-прежнему предопределена: что выпадет, то и сбудется.

Однако история, наблюдения и собственный опыт подтверждают такой вывод лишь частично. Существуют объективные факторы, — и слепые, и сознательные —  формирующие судьбы с определенной закономерностью.

«Не говорите мне о судьбе! Политика это судьба» (слова Наполеона). Политика действительно стала судьбой наполеоновских армий, да и его собственной. Политикой определялась судьба миллионов в тоталитарных режимах нашего века. Причем это относится не только к жертвам, но и к выжившим и преуспевшим. Поистине, личная судьба становится общей.

Политика продолжает слишком многое предопределять в судьбах и сегодня. Предопределяют их и наследственность  и конкретные обстоятельства, Людям требуются долгие годы, чтобы дорасти до самостоятельности, а большинство так и не достигает её. Для тех, кому это удается, может оказаться слишком поздно: пройденная часть земного пути необратимо связывает предстоящую.

Человек никогда не сможет целиком определять свою судьбу сам. Если жизнь и не запрограммирована, то многообразно обусловлена.

И Мойры продолжают свой непостижимый кустарный труд.

 

 

В. ЦИММЕРЛИНГ

Июнь 1999 г.